Из Шхарика в Степанакерт: рассказывает Гамлет Мартиросян

Моя бабушка была бойцом Гарегина Нжде. Ее брат был пулеметчиком, а она рядовой. Когда бабушка собирала волосы на голове, на шее был виден шрам от боевого ранения. Участвовала в армяно-татарской войне 1920-х годов.

Я получил образование в Степанакертском институте и вернулся в Капан, на родину. Работал в Капанском театре, но связь с Карабахом поддерживал. Нельзя было забыть город, который дал мне образование. Поэтому, как только я услышал, что в Карабахе собирают подписи, в 1987 году с семьей переехал в Степанакерт.

Я 22года снимал квартиру в Степанакерте, но ни разу не думал об отъезде. Присутствовал при всех войнах. В 1995 году поступил на работу на Общественное телевидение Арцаха и проработал там 30 лет. Преподавал журналистику в государственном университете, а историю армянского и зарубежного искусства преподавал в Художественном институте имени Акопа Гюрджяна.

Война 1920-х годов оставила тяжелый след в нашей семье. На дороге Капан-Каджаран находится армянское село, историческое название которого Шекс, Шхарик. Племянник моей матери, 12-летний Артавазд, однажды отправился искать пропавшую корову. За эту корову азербайджанцы зарезали ребенка и выставили его голову на ореховое дерево. Каждый раз, когда мы проезжали мимо, моя мать останавливалась и обнимала это дерево.

Думать, что с турками можно жить, нереально. Существововать с турками можно, но нельзя жить с достоинством, искренне, по-человечески. В них нет чести. В 1992 году как журналист я присутствовал на мероприятии, когда 9 азербайджанских пленных были доставлены в аэропорт Звартноц для обмена на наших пленных. Один из азербайджанцев схватился за шасси самолета и просил не отправлять его. Он знал, что его убьют, как только он приедет. Вернлись и наши пленные, и, беседуя с ними, я заметил, как же они измучены… Физически присутствуют, но души нет…

Я написал целый роман о 1990-х: В аду вопросов не задают. Мы не ели семнадцать дней. Было только засахаренное варенье, оставшееся с прошлых лет, больше у нас ничего не было. Сложно это пересказать…

Парень из Афганистана лежал в детской больнице Степанакерта с гангреной ног. Ему предстояло скоро умереть. Я спросил его во время интервью, почему он приехал воевть с нами. Он сказал, что хотел заработать на приданое своим сестрам…

В Степанакерте у меня была работа, друзья, воспоминания, потери. Всю свою жизнь я провел в Степанакерте. Мои дети родились там. Степанакерт для меня – центр мира. Это лучший город в мире. Утром рассветает, ласточки порхают возле балкона. Не в каждом городе такое бывает.

Воздух особенный. Он не похож ни на воздух Зангезура, Каджарана, Капана, ни на воздух Еревана. Воздух совершенно уникальный. Я говорю это потому, что бывал в разных местах. Вода другая, люди были другие. Невозможно было увидеть на улице человека, которому стало плохо, и равнодушно пройти мимо. Сегодня в больших городах люди могут пройти мимо и не спросить, что случилось. Степанакерт для меня — пуп земли, и в моем восприятии земля вращается вокруг Степанакерта, а не вокруг своей оси.

Мне больше всего нравилась улица Вазгена Саргсяна, которую я сравниваю с Монмартром. Такой же ландшафт. Я гулял там вечерами. Не могу спать по ночам. Выхожу покурить на улицу… Помню свой дом, свой книжный шкаф, там остался мой архив. Больше всего мне жаль здание АрГУ, которым наши студенты не воспользуются.

2 сентября, 9 мая были для меня большими праздниками. Под моим балконом шеренгой шли карабахские солдаты. Сердце полнилось гордости от того, что у тебя есть такая страна, такая армия… которую уничтожили шкурники. Карабахцы впервые покинули свою родину. И произошло это в результате предательства.

Татев Азизян