Это эссе – зачетная работа по предмету «55 культовых книг по психологии». Если б я успела прочесть все книги из этого списка, опять же выбрала бы для зачета работу Виктора Франкла «Сказать жизни Да». Прочла ее лет 10-15 назад, и еще тогда была сильно впечатлена — через что прошел автор и во что все превратил. Именно к этой книге возвращались мысли в самых тяжелых жизненных обстоятельствах. Именно название этой книги повторялось мной в уме не раз.
«Сказать жизни Да»
Блокада Нагорного Карабаха со стороны Азербайджана, которую я сравниваю с жизнью в концлагере, началась 12 декабря 2022 года. Моя страна с 90-ых пережила три войны, последняя — в 2020-ом, разделившая уже тогда наши жизни на «до и после». По итогам этой войны жить в маленьком Карабахе стало небезопасно. Азербайджанские войска заняли все господствующие высоты и мы — без преувеличения — были под прицелом. Связь Карабаха с Арменией и внешним миром проходила через одну дорогу, которая тоже была под контролем азербайджанских ВС. Гарантом нашего движения и вообще мирной жизни в Карабахе должны были быть российские миротворческиe силы (РМК).
…Я ехала в Ереван, когда прямо перед нашим носом закрылась дорога. Под видом протеста экоактивистов. И началась блокада Карабаха, которая длилась 9 месяцев, до 19 сентября 2023 года, когда Азербайджан вновь напал на Карабах. Наша маленькая армия или то, что осталось от нее после 20-ого года, защищала нас в неравном бою более суток, после чего стало понятно, что надо капитулировать — ради сохранения жизни тех, кто еще жив. 23-24-ого сентября 2023 года дорогу открыли в один конец. Начался исход коренного армянского населения из Карабаха в Армению.
Итак, блокада. В самом начале нам вырубили газ и свет. Вся инфраструктура Карабаха находилась на этой одной-единственной дороге из Армении. Местные ГЭС могли продержаться всего несколько часов. Начались веерные отключения электричества с многочисленными авариями.
Человек посторонний и непосвященный, кто сам не был в лагере, как правило, вообще не в состоянии представить себе истинную картину лагерной жизни. Она может видеться ему в каких-то сентиментальных тонах, во флере тихой скорби. Он и не предполагает, что это была жестокая борьба за существование – даже между самими заключенными. Беспощадная борьба за ежедневный кусок хлеба, за самосохранение, за себя самого или за самых близких людей. /Франкл/
Да что посторонний? Даже мы, оказавшись после исхода в Армении, временами с усилием вспоминаем детали. И тем более те, кто сами через это не прошел, несмотря на все попытки понять, так и не смогли бы полностью представить наше душевное состояние. Каждый день был посвящен поиску еды и тепла. Люди, которые до этого влачили бесцельное существование, обрели определенный смысл. С утра до вечера они бродили по городу в попытках что-то найти в появляющихся недолгих очередях.
Первый месяц в плане еды мы были спокойны. И каждый день ожидали открытия дороги. Казалось — так долго не останется. Хотя многие, пережившие блокаду 90-х, стали запасаться всем, чем возможно. На полках еще оставались какие-то ненужные всем майонезы, уксусы, дорогие шоколадные коробки, закатанные банки и винно-водочные изделия. Отметили Новый год и Рождество. Благо, с мясом и хлебом сначала не было проблем.
Психиатрам известна картина так называемого бреда помилования, когда приговоренный к смерти буквально перед казнью начинает, в полном безумии, верить, что в самый последний момент его помилуют. /Франкл/
Поначалу не верилось, что происходящее может быть надолго.
Казалось, дорога вот-вот откроется. Месяцев 7-8 на устах людей периодически всплывали точные даты разблокировки. Это было словно отрицание, неприятие ситуации. Мы ждали Нового года, потом конца января, трех месяцев и ста дней со дня начала блокады. Кто запускал эти слухи, не знаем, но они имели двойной эффект – давали надежду, а после — разочарование. Разочарования было больше, и под конец вместо обнадеживающих слухов появлялись такие, которые проверяли на прочность нашу выдержку, нашу психику.
Поиск еды стал главной задачей. С каждым новым днем это превращалось не только в физическое, но и в психологическое испытание. Мы хотели верить, что ситуация изменится, но реальность была иной. Чем не то же состояние «бреда помилования», когда не верится в реальность происходящего… Когда я вечерами смотрела счастливые истории блогеров с Инстаграма, временами теряла ощущение реальности и на мгновения казалось – нет блокады. Это, конечно, был самообман, но, даже спустя 1,5 года, я помню свое ощущение – оно было сродни терапии.
Через месяц после начала блокады наши военные — по лесным опасным замерзшим тропам, проходящим узенькой струйкой через горы и леса — привозили лекарства, детское питание и переправляли людей, оказавшихся по разные стороны блокады.
Кое-какие продукты питания завозились Красным Крестом, миротворцами или нашими машинами, которых РМК сопровождал по договору с азербайджанцами. В основном это были гречка, макароны, растительное масло, рис, сахарный песок, которые выдавались населению по талонам. Поскольку до этого большая часть продуктов завозилась из Армении, то месяцами наши дети не ели овощи и фрукты. Очень редко, позже, стали привозить яблоки и апельсины, которых было так мало, что доставалось не всем. Начались жуткие очереди. Если и продавали что-то, то очень дорого. Многие потеряли за это время работу и не могли позволить себе купить, к примеру, килограмм яблок за 5-7 долларов. Как отметил один из фейсбучных друзей, «блокада – это когда покупаешь все ненужное, что есть в магазине». Мы знали, что скоро закончится и это.
В первых числах марта азербайджанская сторона расстреляла в упор на лесной тропе троих наших пограничников и заняла и эту объездную дорогу. Захлопнулась последняя лазейка.
Так рушились иллюзии, одна за другой. И тогда явилось нечто неожиданное: черный юмор. Еще под душем мы стали обмениваться шутливыми замечаниями, чтобы подбодрить друг друга и прежде всего себя. Кое-какое основание для этого было – ведь все-таки из кранов идет действительно вода! /Франкл/
Когда прошел первый, второй, третий шок и стало понятно, что все непонятно, мы немного привыкли и начали подстраиваться под новую жизнь. Стали появляться смешные статусы и картинки в Фейсбуке, а многое передавалось из уст в уста. Стоя в жуткой очереди, где, возможно, тебе ничего не достанется, мы смеялись над такими шутками. Люди начали использовать юмор как защитную реакцию, как способ справиться с психологическим давлением.
«Говорят, муж подал в суд на жену за то, что та чистила картошку слишком «глубоко»».
«Сахар в Арцахе есть только у диабетиков». На эту же тему – с чем ты пьешь чай? Со СЛАДКИМИ воспоминаниями.
«Тренировка памяти: банан – название съедобных плодов культивируемых растений рода Банан (Musa). Плоды имеют длину 6-30 см и диаметр 2-5 см».
Эти моменты в условиях стресса приносили пусть и временное, но облегчение. Мы все знали, чего от нас хочет Азербайджан. Заполучить Карабах без армян. И, тем более, каждый проведенный день дома, в своей кровати, на своей земле давал нам силу выдерживать и… шутить. Отчаиваться и смеяться. Падать духом и самим поддерживать переживающих за нас.
Возможно, «облегчение» приносил и факт привыкания. Привыкание ради выживания. Но по-человечески ли это?
Приходишь к выводу, что прав был Достоевский, определив человека как существо, которое ко всему привыкает. Если бы нас спросили, насколько это верно, мы бы ответили: «Да, это так. Человек ко всему привыкает. Но не спрашивайте нас, как». /Франкл/
Мы привыкли есть мало или не есть, чтоб досталось близкому, который об этом и не догадывался. Получали пищевую соль из технической. Построили жизнь соответственно графикам отключения света, а когда долго не бывало света – где-то шел дым из труб установленных дровяных печей. Почти в каждом доме рядом с газовыми котлами появился электрический, для нагрева воды. Котлы привозились так же, как и гречка с макаронами, и продавались втридорога. Позже уже все стали задумываться о дровяных печах для следующей зимы. Но достать дрова и печку был тот еще квест — не было и топлива, чтоб ехать за ними. Печку, которая раньше стоила копейки, мы приобрели за 100-120 долларов по знакомству.
Через несколько дней психологические реакции начинают меняться. Пережив первоначальный шок, заключенный понемногу погружается во вторую фазу – фазу относительной апатии, когда в его душе что-то отмирает. /Франкл/
Чем дальше, тем становилось тяжелее. Кроме отсутствия еды, мы растеряли остатки радости, которая еле-еле проклевывалась после кровопролитной войны 2020 года. Настроения — что хорошие, что плохие — были очень заразны. Вся жизнь свелась только к поиску еды. Первое время еще работали кафе и рестораны с ограниченными меню, они могли как-то что-то достать. И только в такие моменты, когда я по пути на работу видела открытое кафе и заходила туда, чувствовала себя по-другому, словно эта была жизнь До. И неважно, что они могли предложить. Пиццу без сыра или просто чай ни с чем.
Все спрашивали друг у друга — что же будет? Непрерывное состояние тревоги витало в душе каждого из нас. Не знаю, как так сложилось — я зависима от режима питания, но в какой-то момент мне стало все равно, что будет, если не будет еды. Было удивительно, что не тревожусь. Словно устала переживать.
В те дни увидела документальный фильм, который был снят в Ереване про нас. В фильме были кадры ленинградской блокады и говорилось о том, что в какой-то момент люди стали есть своих домашних питомцев, а потом и людей. Так была зла на эту журналистку, которой явно не хватило понимания и такта. Это был не фильм-поддержка, а фильм-чудовище. И никому из снимающих и показывающих такое не пришло в голову, что почувствует человек, находящийся в блокаде, когда реально есть было очень мало чего. Неужели придет время, когда ты растеряешь себя как человека и станешь зверем, способным съесть такого, как ты?! Думать, что мы лучше, чем блокадники в Ленинграде, конечно, не приходилось…
Лучшие из нас тосковали о времени, когда они смогут нормально питаться, не ради этой вкусной еды, а ради того, чтобы избавиться от недостойного человека состояния, когда невозможно думать ни о чем, кроме еды. /Франкл/
Мы чувствовали себя так, словно нас дрессировали. Когда еще Красный Крест или российские миротворцы завозили немного гречки и макарон, было ощущение, что нам не дают умереть, но с каждым днем закручивают гайки, чтобы нагнать ужаса. То тут, то там создавались опасные ситуации. Стреляли в жителей близлежащих к границе деревень. Росло сильное раздражение – у взрослых и детей, которое временами сменялось на апатию. Мы черствели внутри.
Давали газ на пару часов или на один день за месяцы. Крутили вентиль туда-сюда, пытаясь расшатать нашу нервную систему. Словно проводили эксперимент по выдержке. И, если честно, выдержки все-таки было не занимать. Это упорство и восхищало, и удивляло.
Почему человек готов терпеть такие лишения — вместо жизни на чужбине, которая со временем стала бы более-менее своей? Спрашиваю себя тоже. Не знаю. Держала в уме и повторяла миллион раз название книги Франкла, даже уже не помня детали. Я твердила себе, что выбираю жизнь, но не могла выбрать «уехать любой ценой». Как-то подумала, что, если бы все не касалось нас, то получился бы неплохой фильм и было бы интересно досмотреть финал…
Мы были способны бесконечно дебатировать о том, как разумнее использовать свой мизерный хлебный рацион. Создались две большие партии. Одна считала, что полученную дневную порцию надо съесть сразу же, целиком. Вторые считали, что съедать весь хлеб сразу не надо, и у них тоже были доводы в пользу такого мнения. /Франкл/
Домохозяйки изловчились откладывать, прятать как от детей, так и от самих себя все, что удавалось достать — уверенные, что чем дальше, тем хуже. Уже никто не надеялся, что какой-то мир придет нам на помощь, или что Азербайджан просто так решит приостановить эту чудовищную трагедию. Что только не придумывалось, чтоб сделать меню из гречки и макарон чуть разнообразнее! Все, что было возможно, отправлялось в морозильник, чтобы достать в самый критический момент. Последним с полок супермаркетов исчез майонез, так и он шел на выпечку сладкого детям. Ведь в майонезе есть яйцо. Добавлялся дошаб /сироп/, который варили с плодов тутового дерева – и десерт готов. Ну и что, что в майонезе есть соль и перец?! Роскошь!
Те, кто сохранил способность к внутренней жизни, не утрачивал и способности хоть изредка, хоть тогда, когда предоставлялась малейшая возможность, интенсивнейшим образом воспринимать красоту природы или искусства. И интенсивность этого переживания, пусть на какие-то мгновения, помогала отключаться от ужасов действительности, забывать о них…. /Франкл/
А однажды вечером, когда мы смертельно усталые, с суповыми мисками в руках уже расположились было на земляном полу, вдруг вбегает наш товарищ и буквально требует, чтобы мы, невзирая на всю усталость и весь холод, вышли на минутку: нельзя пропустить такой красивый закат! – когда мы увидели все это, то после минутного молчания кто-то сказал: «Как прекрасен мог быть мир!» /Франкл/
Мне очень помогало присутствие детей, друзей и… контакт с нашей офисной овчаркой. С самых первых дней блокады мы постарались запастись всем, что только было возможно. Когда стали привозить конфеты, которые в один момент даже лежали свободно на полках, я покупала очень-очень много, так как с прошлой блокады мне запомнилось отсутствие сладкого. Тяжелее всего было переносить, когда детям не хватало. Детям и старикам.
До поры до времени помогал спорт в тренажерном зале. Там можно было согреться и, тренируясь, создавать видимость нормальной жизни. Но в самый жесткий этап блокады стало не до спорта…
Помогали соцсети. В сторисах Инстаграма я показывала нашу жизнь. В основном какие-то приятные, радостные моменты, за которые цеплялась и дорожила. Получилось, что фотографирование — замечать красивое, редкое, про жизнь, про детей, Джека – помогла мне не только там, но и позже, когда после исхода каждый кадр, сделанный дома, дорогого стоил. Красивого в том уродстве оставалось мало. Но я сняла много красивых закатов, цветущих весной деревьев, позже — розовых кустов, или цветы на столе в кафе, которые парень смог достать для свидания… Если б вы знали, как растапливали внутренний холод цветы, которых тоже не было, пока не наступило лето и они ненадолго зацвели в наших садах.
Помогало общение с другом Эриком, у которого был свадебный салон, куда люди заходили заказывать красоту на свои мероприятия. Представляете, в блокаде люди старались не откладывать радостные события до подходящего времени. И не просто женились или венчались, а хотели, чтоб это было красиво. Чего стоило Эрику организовывать все в условиях отсутствия материалов и топлива, когда надо было подвозить необходимое до нужного помещения! Этот салон находился по пути в мой офис, и я часто засиживалась там. За долгими душевными беседами, созерцая его красивые творения, моя часть блокады смягчалась.
Помогали друзья и родственники, которые жили в других городах. В отличие от реального концлагеря, наш «большой, под открытым небом» позволял посредством интернета общаться с друзьями и родными по ту сторону блокады. И были люди, которые поддерживали меня и находились на связи не раз или два, или время от времени – а с раннего утра до поздней ночи. Такой была Зоя. Я снимала у нее квартиру в Ереване, постепенно мы сдружились, но, наверно, с блокадой стали так близки, что не пойму — как это раньше у меня не было Зои?
Помню ясно, как в один из моментов, когда потеряла веру, что когда-нибудь дорога откроется и я попаду в Ереван, увижу подруг, пройдусь по любимым улицам, зайду в свою квартирку – за меня верила Кара. До блокады я жила и работала в двух городах. Кара привезла из своей поездки мне подарки, веря, что мы встретимся, и она их мне передаст. Сейчас невозможно описать словами переживания того времени, но тогда это было очень поддерживающе, словно внутренняя опора становилась сильнее, так как было не одно подставленное плечо.
И все близкие вне Карабаха, которые регулярно писали просто «как вы?» — сами не понимали, насколько это сильно, и как мы там в этом нуждались. После исхода я не смогла продолжить отношения со многими близкими знакомыми, которые ни разу не поинтересовались или сделали это просто для галочки. Это не обида. Просто отношения с ними перестали быть ценностью.
Все критически изменилось, когда 15 июня 2023 года дорогу наглухо закрыли уже и для грузов МККК и РМК, найдя какой-то вымышленный повод. После этого дня в полуголодный Карабах больше ничего не поступало. За месяцы блокады было так много периодов, когда грузы не пропускали, что на этот раз я даже не среагировала: думала, через пару дней снова что-то да привезут. И на вновь полученную зарплату захотела купить себе украшение, а не продукты. Устала тратить деньги только на еду, которая если и встречалась, то по цене выше в пять раз. Купила на всю зарплату от нового проекта бриллиантовое колечко — малюсенькие конечно камни. Неразумно? Очень! Но мне хотелось почувствовать себя человеком, красивым человеком. Ни разу позже не пожалела об этом. Носила каждый день там — как напоминание о нормальной жизни.
Когда все стало просто невыносимо, я стала писать в Фейсбуке. До этого ничего не публиковала. С середины июля 2023 года и до сих пор — не могу остановиться. Пишу и пишу, когда внутри все достигает пика.
Паники у людей не было, пока были мука и мясо. Как только начался дефицит хлеба – началась самая страшная пора. Перестали ездить маршрутные автобусы, такси, частный транспорт, кроме редких машин, владельцы которых могли купить у миротворцев бензин за баснословные деньги. И только Скорая и пожарники выезжали в экстренных случаях, используя запасы, выделенные государством.
Примерно в это время РМК стали вывозить из Карабаха людей, у которых было российское гражданство. Были те, кто смог с ними договориться и выехать. Целые семьи. Поговаривают, что даже вывозили имущество. Выезжали и студенты — посредством Красного Креста — которые онлайн поступили в вузы Армении. Но никто не мог гарантировать безопасный проезд людей. Азербайджанская сторона наспех выставила КПП и проверяла паспорта. Особенно доставалось мужчинам. Были случаи, когда их забирали в азербайджанские тюрьмы.
Мы уже говорили о том обесценивании, которому – за редкими исключениями – подвергалось все, что не служило непосредственно сохранению жизни. /Франкл/
Все настолько осточертело, что не хотелось ни на что реагировать. Только бы выжить, только бы найти хлеб – в самом прямом смысле слова. В супермаркетах хлеба не было уже давно, его по очереди получали прямо у пекарен. Выдавались талоны на 200 граммов хлеба в день, но всем не хватало. Зависело от умения договариваться – запишут ли твое имя в список 30-ти человек, которым продадут хлеб? Люди падали в обмороки.
Это было очень шумное время – время очередей. Утром я просыпалась от гула, похожего на волну. Нечеловеческий ор — когда в маленький киоск хлебозавода поступало очень мало хлеба, в то время как перед ним стояла большая очередь. Люди стали сами соблюдать очереди, записывая номер на руке. Ждать сутками, чтобы повезло получить свои 200 граммов. Иногда в очередях случались конфликты и очень редко были драки. Но ведь были. Хотя еще не было полного голода. И помню, как подумалось – останемся ли мы людьми в ухудшающихся условиях? И, вообще, что делает человека человеком? По Франклу – это способность выбирать свои реакции на страдания. Это свобода, которая остается с нами, когда все остальное отнято.
Что даже в этой ситуации, абсолютно подавляющей как внешне, так и внутренне, возможно сохранить остатки духовной свободы, противопоставить этому давлению свое духовное Я. Кто из переживших концлагерь не мог бы рассказать о людях, которые, идя со всеми в колонне, проходя по баракам, кому-то дарили доброе слово, а с кем-то делились последними крошками хлеба? /Франкл/
Все смотрели на содержимое пакетов друг у друга. Но ни разу никто никого не ограбил. Более того, много раз была свидетельницей, как люди делились одной морковкой, ¼ капусты, 2 картофелинами. В Фейсбуке были созданы группы, где люди предлагали обменять что-то важное на нужное. Мамы умоляли, чтобы кто-то дал им детский нурофен -сбить температуру малыша. Меняли 1 кг муки на кучу другого.
В принципе от каждого человека зависит, что, даже под давлением таких страшных обстоятельств, произойдет в лагере с ним, с его духовной, внутренней сутью: превратится ли он в «типичного» лагерника или останется и здесь человеком, сохранит свое человеческое достоинство. /Франкл/
Уже было реальное недоедание, разве только немного лучше жили те, кто мог через миротворцев, которые летали вертолетами в Армению, перевозить самое нужное. Получше было и у тех, чьи родственники могли из деревень правдами и неправдами посылать то, что удалось вырастить за лето. И если б не поддержка друг друга, то было бы очень много жертв от голода и недоедания.
Однажды по пути на работу встретила своего коллегу и друга Самвела, который шел мне навстречу и очень хотел увидеть и передать два инжира. Всего лишь два инжира? Нет, целых два инжира. Такое с блокады забыть невозможно, и подобных случаев много. Наш троюродный брат прислал зерно в то время, когда хлеба почти нигде не было, а двоюродный брат помог достать помидоры, чтобы закатать их на зиму. Это — «блокадное чудо».
В том, как человек принимает для себя неизбежную судьбу и вместе с нею все страдания, которые она ему посылает, открывается, даже в самых тяжелых ситуациях и в последние минуты жизни, множество возможностей придать жизни смысл. Это зависит от того, сохранит ли человек силу духа, достоинство и самоотверженность или же в до предела заостренной борьбе за самосохранение утратит свою человечность и полностью превратится в стадное животное, о котором нам напоминает психология узников концлагеря. /Франкл/
Уже писала, что накупила конфет, когда они были. Брала с собой по штуке, чтоб дать какому-то ребенку. Так продолжалось дней 20-25, пока не увидела, что творится с самой младшей племянницей, когда она хочет конфет, а ей не дают, чтобы потом хватило. И перестала каждый день давать чужим детям. Сделала это не столько из-за нее, сколько из-за себя. Поняла, что не вынесу ее состояние, если все конфеты закончатся.
Но это не значит, что больше никому. Просто не каждый день. Однажды дала эту единственную конфетку не ребенку, а женщине преклонного возраста, которая, склонившись рано утром, под моросящим дождем, чистила от сорняков газон с цветами. Попросила сфотографировать ее руки для моего фейсбучного поста. Не отказала со словами — «вдруг эти красивые цветы сделают хорошо хоть одному человеку».
Конечно, лишь немногие, лишь редкие люди способны достигать таких высот; лишь немногие сохраняли в лагере свою внутреннюю свободу, возвышаясь до осуществления тех ценностей, которые раскрывает страдание. Но если бы этому был даже один-единственный пример, он все равно служил бы доказательством того, что внутренне человек может быть сильнее своих внешних обстоятельств. И не только в концлагере. Человек всегда и везде противостоит судьбе, и это противостояние дает ему возможность превратить свое страдание во внутреннее достижение. /Франкл/
Всю свою осознанную жизнь я словно негодовала — почему вся жизнь моего поколения должна была пройти в такой борьбе за выживание?! Почему где-то в мире люди даже не понимают ценности слова «мир», а мы знаем об этом чуть ли не с младенчества? Но в блокаде на меня снизошла какая-то покорность, я перестала бороться с судьбой и думала – «пусть будет как будет, если мне суждено до конца жизни жить в напряженке и борьбе за жизнь – пусть так и будет». Это звучит немного зловеще, но на самом деле в этом было много «внутреннего мира». И высвободило кучу энергии, что было очень важно в той ситуации.
Хотелось выжить вместе с близкими — ради нас самих и ради друзей/близких, что держали с нами связь и переживали сильно. Хотелось выжить и жить ради многочисленных жертв, которые были отданы за жизнь на этой земле. Ведь нашими «сказать жизни Да» мы придаем смысл всей 30-летней борьбе за жизнь на земле, где веками проживали наши предки.
Обесценивание реальности, сопутствующее «временному существованию» заключенных, лишало человека опоры, заставляя окончательно опуститься, пасть духом – потому что «все равно все впустую». /Франкл/
Речь шла о жизни в ее цельности, включавшей в себя также и смерть, а под смыслом мы понимали не только «смысл жизни», но и смысл страдания и умирания. За этот смысл мы боролись! /Франкл/
Ибо от самого человека зависело, во что он превратит свою лагерную жизнь – в прозябание, как у тысяч, или в нравственную победу – как у немногих. /Франкл/
Перечитав для зачета по психологии книгу «Сказать жизни Да», поняла, как одинаково чувствовали и мы, и узники концлагеря.
Человек, осознавший свою ответственность перед другим человеком или перед делом, именно на него возложенным, никогда не откажется от жизни. Он знает, зачем существует, и поэтому найдет в себе силы вытерпеть почти любое «как». /Франкл/
Сентябрь 2023 года уже пах тревогой и голодом. Смотреть вперед было страшно – скоро зима, местные ГЭС выдохлись. Грозил не только реальный голод, но тотальный холод.
Несмотря ни на что, дети пошли в школу. Жизнь брала свое, и мы пытались цепляться за все, что хоть немного напоминало нашу прежнюю жизнь. Пока не наступила четвертая война, длившаяся сутки, где погибли более 200 наших защитников и мирных жителей, Стало понятно, если дорогу откроют, никто не останется. Это было несовместимо с жизнью.
Мучительные, трудные 1,5 часа дороги до границы с Армений, заняли от 36 до 48 часов. И этот путь тоже забрал много жизней. В попытках найти бензин и выехать, в результате взрыва на складе запасов горючего, погибли еще более 200 человек. Как и не выдержали дорогу 64 человека.
И вот мы больше года (16 месяцев) как доехали, устроились, кое-как обустроились в Армении. И для бывших блокадников началась новая борьба – найти смыслы и жить. Это порой кажется тяжелее, чем в блокаде. Многие уехали из Армении. Страшная «безбудущность» ощущается у большинства остающихся.
Люди забывают, что самая тяжелая ситуация как раз и дает человеку возможность внутренне возвыситься над самим собой. Вместо того чтобы рассматривать внешние тяготы лагерной жизни как испытание своей духовной стойкости, они относились к своему настоящему бытию как к чему-то такому, от чего лучше всего отвернуться, и, замкнувшись, полностью погружались в свое прошлое. И жизнь их шла к упадку. Конечно, немногие способны среди ужасов концлагеря достичь внутренних высот. Но такие люди были. Им удавалось при внешнем крушении и даже в самой смерти достичь такой вершины, которая была для них недостижима раньше, в их повседневном существовании. /Франкл/
Но жизнь не зря испытывала нас на прочность, закалив как сталь. Вызывают восхищение те, кто может превратить свою боль в топливо или трамплин. И невидимый до исхода человек после становится яркой личностью, через внутренние переживания идущий на свет, который помогает не затонуть в прошлом – хорошем или плохом, но прошлом.
К этому просвету в будущем, к попытке заглянуть в будущее он прибегает в свои самые тяжелые минуты. Иногда это становится своего рода трюком, спасительной уловкой. /Франкл/
Но, к сожалению, не у всех получается. Не выдерживают и погибают многие, кто не может смириться с произошедшим или не находит смыслы жить. Даже если смысл придуманный, так важно, чтоб он был у каждого. Чтобы находились силы просыпаться каждое утро.
Для того, кто знает, какая связь существует между душевным состоянием человека и иммунитетом организма, достаточно ясно, какие фатальные последствия может иметь утрата воли к жизни и надежды. /Франкл/
Мы уже говорили о том, что каждая попытка духовно восстановить, «выпрямить» человека снова и снова убеждала, что это возможно сделать, лишь сориентировав его на какую-то цель в будущем. Девизом всех психотерапевтических и психогигиенических усилий может стать мысль, ярче всего выраженная, пожалуй, в словах Ницше: «У кого есть «Зачем», тот выдержит почти любое «Как»». /Франкл/
Это не так просто сделать, но нашедший «Зачем» выстраивает по крупицам новую жизнь. Крупицами могут быть разные маленькие дела. Но если это поддерживает на нынешнем этапе тихо-тихо подняться с колен и сделать маленькие шажки к жизни, каждый день снова и снова говоря ей – «Да», то это совершенно не маленькое дело. Это не просто выживание, это словно пробивание жизни через асфальт.
Близкие — это невероятная сила, которая помогает пройти через самые тяжелые моменты. Это показала блокада, война и жизнь на новом месте. Чувство ответственности за них, любовь и желание быть рядом, поддерживать и заботиться, дают силы даже в самых отчаянных ситуациях. Как и наша бессознательная тяга и стремление к жизни, к свету, к тому, чтобы не сдаваться.
Я не считаю, что мы проиграли. Мы много потеряли. Нечеловечески много. Но не проиграли. Ведь мы сделали все, что могли и даже больше. Мы терпели и боролись за жизнь на своей земле долго и тяжело. Это касается простых людей. Про власть имущих не хочется вспоминать. За их ошибки расплатились те самые простые люди.
Но осознание, что мы сделали, все что могли — помогает сохранить достоинство и продолжать идти вперед. То, что я правда так думаю, действительно дает много сил.
Вся сложность в том, что вопрос о смысле жизни должен быть поставлен иначе. Надо выучить самим и объяснить сомневающимся, что дело не в том, чего мы ждем от жизни, а в том, чего она ждет от нас. Говоря философски, тут необходим своего рода коперниканский переворот: мы должны не спрашивать о смысле жизни, а понять, что этот вопрос обращен к нам – ежедневно и ежечасно жизнь ставит вопросы, и мы должны на них отвечать – не разговорами или размышлениями, а действием, правильным поведением. /Франкл/
И коль скоро судьба возложила на человека страдания, он должен увидеть в этих страданиях, в способности перенести их свою неповторимую задачу. /Франкл/
Однако в том, как тот, кому дана эта судьба, вынесет свое страдание, заключается уникальная возможность неповторимого подвига. /Франкл/
Каждый день — это выбор: продолжить или сдаться. Каждый день — это шанс найти новый смысл. Моими «Зачем» сейчас стали маленькие, но очень значимые для меня дела. После исхода впервые в жизни вырастила комнатный цветок. Год спустя он зацвел. С блокады подкармливаю птичек и горлиц. Вырастила закваску и пеку вкуснейший хлеб. Сварила более 100 баночек мандаринового варенья на Новый год, большую часть которого продала на ярмарках. Продолжаю писать посты в Инстаграме и Фейсбуке, все также разделяя их на легкий и тяжелый контенты. Поучаствовала в проекте по углублению знаний в выпечке хлеба и разной гаты. И наконец решилась на обучение, которое откладывала много лет, считая, что уже поздно.
Эти дела дают силы верить, что, несмотря на все, что я пережила, могу снова начать строить свою жизнь, как если бы сеяла зерно в пустую землю, зная, что прорастет и зацветет, как моя фиалка зацвела из одного листика.
Все это придает мне сил именно сейчас, помогая думать о будущем. И я согласна продолжать встречать каждый день с его новыми вызовами. Верю, что от моего «хорошо» станет лучше и моему окружению. Делюсь с близкими не только хлебом, вареньем, постами. Их касается и мое обучение. Так, по предмету «Психология искусства» получила задание сходить на концерт классической музыки. Так получилось, что вместо одного раза я пошла четыре, сходив с подругами по-отдельности и в последний раз — с мамой и двумя другими подругами. Назвала это эффектом «круги по воде». И каждый раз холод внутри таял и таял. За эти 1,5 года я не дошла сама до концертов и балетов. Вот так, как делились едой в блокаде, сейчас важнее друг другу подставлять плечо и держаться, пока у каждого внутри взойдут ростки новой жизни. Наше состояние не бывает стабильным. Поэтому мы нужны друг другу, чтобы в период «отката» не дать упасть.
Так или иначе, но однажды для каждого освобожденного наступает день, когда он, оглядываясь на все пережитое, делает открытие: он сам не может понять, как у него хватило сил выстоять, вынести все то, с чем он столкнулся. И если было время, когда свобода казалась ему прекрасным сном, то наступает и время, когда все пережитое в лагере он вспоминает, как кошмарный сон. И главным его достижением становится то несравненное чувство, что теперь он уже может не бояться ничего на свете – кроме своего Бога. /Франкл/
Хотелось бы, чтоб этот день наступил для нас поскорее. Для всех нас! Бывший блокадник, нынешний беженец. Две судьбы одного человека.
Светлана Даниелян
