Здесь я даже мысленно ускоряю шаги, пап, отсюда мне хочется бежать

Пап, уже два года, как я не могу навестить тебя. Меня опустошает мысль, что, возможно, я больше никогда не смогу приехать к тебе.

Ничто меня не утешает. Ни одна церковь не указывает мне путь очищения и надежды в этот день.

Несколько дней назад мы, три молодые женщины, говорили о покинутых могилах наших отцов в Арцахе. В этом разговоре не было слов утешения, потому что чувство утраты лишь удваивается от них.

За эти два года я так часто мысленно приходила к тебе, пап, не на машине, а пешком. Помнишь, сколько раз в детстве мы ходили в деревню пешком? И я вновь мысленно иду от Мартунуни до Мушкапата.

Зной, пыльный воздух Мартунуни медленно отступают по мере того, как я приближаюсь к деревне. Я иду по той длинной дороге среди акаций, доходя до перекрёстка Гиши. Отсюда тропинки ведут в разные деревни, но деревня моего детства – единственная, где я провела счастливые пять лет своей жизни.

Слева от дороги тутовые деревья, люди часто приходят сюда в начале лета собирать шелковицу. Сбор шелковицы – это не просто действие, а ритуал – повод собрать весь род, уникальный ритуал разделения ответственности, где каждый важен – шаль становится крепче, если держать её вместе.

Слева от дороги – заброшенная ферма, деревянные хижины, которые, вероятно, были заселены в прежние времена. Я почти ничего не знаю о Советском Союзе, но, видя эти места и каждый раз, когда я проходила мимо, люди рассказывали мне столько счастливых воспоминаний…

Сколько фиалок мы собвали на этих узких тропинках, пап! Упрямство мушкапатцев проявлялось зимой, когда машины вязли в грязи и снегу, и когда невозможно было разъехаться, кому-то из водителей приходилось уступать дорогу.

Мы дошли до родника, возле которого у дедо был свой сад, до маленькой синей калитки, по ту сторону которой для меня всегда был волшебный мир.

Много лет спустя, когда дедо уже не было, я осмелилась открыть эту калитку… волшебство исчезло… ничего необычного, только большая яма в земле, наверное, поэтому он нас и не пускал, думая, что мы упадём.

Отсюда я даже мысленно ускоряю шаг, пап, мне хочется бежать во весь опор в деревню. Я поднимаюсь на последний поворот, проходя мимо дома тети Амест, где большое дерево кажется уже не таким уж большим, но звание «священного» навсегда за ним. На ветвях висят напоминающие о ритуале жертвоприношения реликвии, а возле корня видны следы воска.