Когда трудно платить даже за жилье в подвале

Моя мама из Сзнека, папа из Колхозашена, где я провела детство. Отец умер, и когда мама заболела, мы перевезли её в Степанакерт. Когда наался исход (в 2023 году), мы кое-как её уговорили поехать, она сказала: «Дайте мне одеяло, я пойду к могиле мамы, никуда не поеду, хотите ехать, так езжайте», – вспоминает её дочь Гаяне, которая уже два года снимает подвал пятиэтажке в Горисе с дочерью Иной и мамой Женей (Евгенией).

Родник Бнидзура, Ерешен, Правен перекрёсток… Бабушка Женя постоянно вспоминает свою деревню, говорит, что она осталась без угла на старости лет. Слова она произносит протяжно, разговаривает еле-еле, дочь Гаяне помогает ей строить предложения.

Это был настоящий ад, вспоминает Гаяне дни блокады. Я собрала всю одежду на полу и встала в полной растерянности, не в силах собрать вещи. Соседи сжигали одежду, а я не смогла. Забыла взять самодельный крест брата, который он мне подарил, сожалеет Гаянэ. Я не знала, куда бежать, когда бомбили город. Ина в одном подвале, мама в другом, как вспоминаю, как в кошмарном сне. Пять лет у меня мне нет ни дня покоя, говорит она. Наш дом в Степанакерте был на первом этаже, целлофановых пакетов не было, я стирала и сушила, соседи подходили и спрашивали: «Можно взять? Давай, бери бесплатно», – отвечала я.

Сейчас Гаяне переехала этажом ниже — выживает в Горисе с пожилой матерью и дочерью, как может.

Я не могу отложить даже 20 000 драмов на восстановление свидетельства о рождении матери. Именно столько необходимо заплатить в качестве госпошлины за восстановление документа. Она не помнит дат, что с нее возьмешь — больная, пожилая женщина, говорит Гаяне. Я едва плачу за комнату и покупаю продуктов на тысячу драмов в день, убираюсь в двух офисах, других доходов у нас нет. Мне предлагали работать сверхурочно и прибавить зарплату, но кто позаботится о моей 76-летней матери, спрашивает она, которая после инсульта не может ни есть, ни двигаться самостоятельно. Я даже не могу отвезти её в больницу на анализы, чтобы комиссия вынесла решение, она отказывается ехать. Хотя врачи могли бы приехать и сделать что-то на месте. Однажды я силой заставила её поехать в больницу, но она не смогла подняться по лестнице, говорит, я больше туда не пойду.

Гаяне хочет восстановить необходимые документы, получить гражданство Армении, чтобы воспользоваться жилищной программой. Не знаю, менять паспорт не хочу, но выбора нет. Куда мне идти, боюсь, что и здесь тоже начнется война. Здесь, в Горисе, один беженец сказал, что смог купить дом за 10 миллионов драмов, не знаю, мне тоже надо поискать. Ереван меня не привлекает, жить там не хочу. В прошлый раз, когда ребёнок потерялся, я нашла его, свернувшейся калачиком возле церкви, молящейся. Сколько стресса пережила бедная девочка, а соседи над ней издевались, что она вышла из автобуса на одну остановку раньше и заблудилась.

В общем, Инна говорит, что ереванская школа была лучше горисской, а еще — ее будущий муж, как предполагается, будет зарабатывать 500 000 долларов.

Я собираюсь выйти замуж за богатого мужчину. Ему нужно зарабатывать как минимум 500 000 долларов. На эти «скромные» деньги она купит косметику, а на оставшиеся деньги хочет сделать причёску.

Ина мало знает об Америке, она знает только, что там есть красивые города. Она хочет поехать либо в Дубай, либо в Америку.

Ина говорит с горисским акцентом, и всё, что она помнит из Степанакерта, – это магазин «Royal» напротив их дома. «Я учила английский в третьем классе, теперь учу французский, я совершенно всё перепутала», – говорит она.

Гаянэ доверяет своей женской интуиции больше, чем политикам. Война обязательно будет, — уверенно говорит она. — Я этого не хочу, но она случится. Я чувствовала это и в Степанакерте, даже представляла себе, как люди толпами бегут. Как будто геноцид армян продолжается и сегодня, каждый день мы слышим новости о смерти очередного Тиграна.

Горис, по крайней мере, будет сопротивляться, но что в итоге будет – непонятно, а в Ереване вообще никого не останется. Когда я вижу, как сегодня в Горисе делают строят, вспоминаю Степанакерт. Кажется, тот же сценарий повторяется. Там тоже так было ведь? Мы всё построили и передали им. Алиев сказал, что будет пить кофе в Степанакерте, и пьёт, а теперь положил глаз на Сюник. В любом случае, я никуда больше не хочу ехать, после всего этого моей ноги не будет на российской земле, хотя родные и приглашают туда. Но я ещё раз говорю: Бог велик, я хочу жить здесь, была бы хоть какая-то поддержка.

Марут Ванян