В пригороде Масиса восемь семей из Арцаха живут впритык к противоэпидемической больнице. Им выделили заброшенные палаты и стройматериалы для ремонта и проживания. Что они и сделали, и в целом арцахцы довольны. Многие из этих семей хотят жить здесь, хотят, чтобы эти палаты педали им в собственность, «мы так настрадались, пока их отремонтировали», – говорят они. Вообще, арцахцы очень хвалят мэра Масиса, говорят, что он лично приезжал на «стройку» и приносил им еду, пока они работали.
В пыльном дворе курят молодые люди в сине-коричневых халатах. Вероятно, это солдаты, проходящие лечение. В этом же дворе развешено бельё, играют дети – таков новый образ жизни арцахцев. В одном корпусе – действующая больница, в другом – жильё для арцахцев.
Палат отремонтировали, как могли, использовали все строительные материалы и деньги, которые у них были, и обставили интерьер тем, что им пожертвовали. Ни у кого не осталось денег или стройматериалов для крыши, и бетонный настил остался открытым.
Одна из женщин пробовала только что купленную швейную машинку. «Я хочу шить наволочки, хотя никогда ничего подобного не делала», — говорит она. «А куда денешься? Нас тут девять человек, а белья не хватает».
«Не знаю… как это случилось, что случилось, как мы отдали? Вы же журналисты, вам лучше знать», — говорит соседка новоявленной швеи, Алина из Мартуни, которая вышла замуж в Арутюнагомер. Хотя мы собирались поговорить о её новой жизни и социальных проблемах, в итоге мы больше говорили о войне.
«Всё началось 23 сентября, мы вышли ночью, 24-го переночевали в Погосагомере, потом в Кичане, сказали — забирайте документы и уезжайте. Мы приехали в аэропорт Степанакерта, потом в 3-ю школу, мой муж был в засаде, только и слышали страшные новости: этого убили, того убили, никого не осталось, пост заняли. Пять дней от мужа не было вестей, моя сестра работала в больнице, дочь была в Мартакерте — и они стали искать мужа по всем больницам, даже проверили морг, только бы узнать, жив он или мёртв, чтобы потом уехать. В общем, на следующий день из штаба сообщили, что он жив, но в засаде, на позициях Атерка, сказали, что он либо вернётся, либо будет увезён в Азербайджан, но его вернули при посредничестве русских. Пять человек из нашего села погибли, все они мои соседи. Кого похоронили там, кого смогли перевезти в Армению. Есть ещё пропавший без вести из нашего соседнего села, Оратага, Аршак, которому нет и двадцати лет, но говорят, что он жив… — говорит она.
«Кто сказал, что он жив?» — перебивает ее сын, Арташ.
— Мне показали фотографию, сказали, что он в Азербайджане, фотография у товарища Ваняна, скажи ему, пусть покажет, он делал снимок в туннеле.
— В туннеле? — спрашивает сын.
«Не знаю, не хочу ничего вспоминать, просто если собирались отдать Карабах, отдали бы тридцать лет назад. У нас не было хороших лидеров, они боролись только за деньги или за власть. Теперь требуют, чтобы Никол ушел, и что будет делать новый?» — спрашивает Алина.
«Здесь, конечно, все не так, как в Карабахе. Если не работать день, можно ноги протянуть. Фрукты и овощи безвкусные. Я полгода работал в поле. Кто видел, чтобы помидоры созревали за два дня? Их опрыскивают. Потом говорят, что в Армении много рака, здесь долго не проживёшь. Опрыскивают помидоры, огурцы, картофель, фасоль – всё. И вкуса не чувствуешь. Я никогда ничего подобного не делала в своём саду в Карабахе, но кукуруза вырастала размером с руку. В Каране мне понравилось, точь наша природа, и Иджеван… Мы прожили несколько месяцев в Сисиане, там тоже чистый воздух, мне там тоже понравилось. Там картофель выращивали на навозе, но это натуральное удобрение, а здесь помидор созревает за два дня. Опрыскивают, чтобы он стал красным, а внутри как камень», – говорит она.
Все члены семьи работают, сын Арташ получил новый армянский паспорт, говорит, что хочет служить в армии, а пока работает вместе с матерью на табачной фабрике.
«Муж говорит: иди пиши заявление об увольнении, я работаю, и этого достаточно. Но когда мы подсчитываем, очевидно, что прожить на одни зарплаты мужа и сына сложно. Мы не думали о деньгах, о доме в Карабахе, у нас было два дома вместо одного, у мужа была высокая зарплата, я не работала, мы жили полной чашей, а теперь, что это за жизнь? Даже чабрецне пахнет», — говорит она, предлагая кофе.
Войны, блокада, сады, растения, работа, кредит, дом — наш разговор переходит с одной темы на другую.
«Не знаю, если так будет продолжаться, Армения тоже разойдется по швам. Есть люди, которые нас не понимают, я говорю: «Этого не понять, пока не почувствуешь на своей шкуре, не дай Бог». Есть люди, которые просто болтают, действуют на нервы, а есть и те, кто видел Сумгаит, они думают иначе. Я была ещё ребёнком, когда началась первая Карабахская война, я видела четыре войны после неё, что было до неё, наши бабушки и дедушки знают. Я была маленькой, когда мама бежала со мной в блиндаж, моя сестра погибла в девяностых, прямо у нас дома, снаряд «Града» убило её.
На работе что-то кажут, и настроение портится на весь день. Было дело о краже, преступник действительно был карабахцем, указывают пальцем, говорят — вот они, ваши карабахцы, или тот случай с в Лори… Я возражаю: разве в Армении нет других преступлений? В каждом селе свои подонки. В Карабахе когда подобное случалось раз в десять лет, все были в шоке, а здесь такие инциденты — обычное дело.
Куда мне ехать, здесь беженка или там, не важно. Стресс просто убивает, муж изнемогает на глазах, не может адаптироваться, целыми днями в мыслях, там могилы всех его родственников и друзей. Отец умер в 2004 году, скоро его день рождения – а пойти некуда, могилы нет. В Карабахе могилы сестры, брата, дедушки, всех, каждую секунду помню, каждый вечер мне становится плохо. Иногда думаю, не взять ли мне кредит, но нет, мне ничего не нужно. Все, что вы видите здесь, подарила мне на день рождения, 4 мая, американская армянка — стол, стулья, телевизор, холодильник.
Когда мы переезжали Акари, было просто ужасно. Мы ехали на «Урале». Они остановили и вывели мужчин из машины, дети от страха залезли под мешки, мы сидели, дрожа, а мужчин заставили бежать за машиной…
Сначала нам сказали — ремонтируйте, и будет ваше, нам даже кадастровую бумажку выдали, теперь хотят, чтобы мы взяли сертификаты по жилищной программе и перчислили им деньги, говорят жильцы больничных палат.
Ованес объяснял мне в Париже, как французы решили жилищные и социальные проблемы с помощью хауссманов в честь Жоржа-Эжена Османа. Рабочие жили на крышах, отдельно от богатых, но со временем их статус уравнялся, и комплекс «богатый-нищий» исчез. Более того, сегодня крыши стали более привлекательными и комфортными местами для жилья и офисов. Другой француз сказал, что, увидев во Франции такие же дорогие автомобили, как в Армении, он скорее поцарапает блестящую краску ключом или ножом, чем будет ими любоваться. Он также вспомнил, как в Париже сгорел дорогой ресторан, где Саркози праздновал победу на президентских выборах. Не понимаю, как ему удалось сказать это деликатно, так, чтобы это не прозвучало как призыв к насилию.
Дом — это больше, чем четыре стены. Мужчина строит дом, а женщина делает его уютным. Мой дом — моя крепость. Можно вспомнить тысячу пословиц о доме. Ни в Арцахе, ни в Армении сегодня армяне не могут решить жилищный вопрос. В дучшем сдучае — дают кров бездомному. Но проблема глубже, чем может показаться. Исследования не проводятся, и в результате получается непонятная смесь общества: арцахцы живут в домах Сваранца и в больничных палатах Масиса, индусы — в «кафе» и гаражах, а остальные — в новостройках Еревана.
Марут Ванян
