Рассказ «девочки в коляске»: жизнь, похожая на учебник истории

Нарине Арутюнян родилась 10 ноября 1999 года в Мартакерте.

«У меня очень мало воспоминаний о детстве, потому что в полтора года в результате несчастного случая я получила травму спинного мозга и была прикована к инвалидной коляске. Светлая часть моей памяти – это моя семья, которая всегда была рядом и поддерживала меня, и Реабилитационный центр имени «Кэролайн Кокс», который подарил мне светлые воспоминания и огромное желание жить. Я была маленькой, но до сих пор помню, как мама впервые отвела меня в Реабилитационный центр, директор центра Вардан и все девочки-сотрудницы Центра меня встретили с огромной радостью и теплотой. Каждый сотрудник Центра —  особенный персонаж, все добрые и очень заботливые.

Директор Центра господин Тадевосян — человек с большой буквы, смог собрать поистине уникальную команду, которая для меня и для многих стала второй семьёй.

Помимо физиотерапии в Центре я посещала различные кружки: рисования, гончарного дела, плавания и самое главное макраме, после чего начала шить одежду для кукол, делать различные украшения из бисера. Позже я стала дарить сделанные мной украшения родственникам.

В более зрелом возрасте я стала ходить в Центр уже без мамы. Вместе с коллективом и пациетами центра мы ходили в кино, театр, на экскурсии, у меня появились такие друзья, благодаря которым я поняла, что диагноз — это вовсе не приговор, и физические ограничения не могут помешать человеку вести полноценную жизнь, если, конечно, он этого искренне хочет. В то время я поняла, что жизнь для меня большое испытание, что даже в таком состоянии я должна быть сильной и бороться.

Со  временем появилось зоболевание «остиомелит седалищной кости». После двух операций в Армении я, наконец, смогла заново сесть в коляску, которая мне необходима так же, как воздух и вода. Я собралась  с силами и снова начала жить, пробовала рисовать, в свободное время рисовала какие-то нереальные образы, образы мира, которые я себе представляла, но в 2020 году все изменилось.

27 сентября я проснулась от громкого шума и попыталась сесть в инвалидное кресло, но не смогла, потому что у меня тряслись руки, в тот момент я услышала страшные крики и звуки  взрывов. Снаряды разрывались так близко, что дрожали окна дома. Я вообще не понимала, что происходит: когда в 2016 году было такое, я находилась в Реабилитационном центре и не слышала звуков взрыва.

Мой отец сказал: «Это война». Он обнял меня и повёл к стоящей во дворе машине, меня трясло и при этом я видела, как люди, дети кричали и все в слезах садились в машины и уезжали. Мы также  уехали. Мой брат в то время был солдатом-срочником и служил в «Егникнер», связи с ним не было, телефоны не работали. Я помню, что мы пытались где-то остановиться, но к нам кто-то подошел и попросил, чтобы мы побыстрее двигались дальше, так как в небе были беспилотники.

Со слезами на глазах, под взрывами снарядов почти два часа, мы ехали до села Арачадзор, где был отцовский дом моей мамы. Там тоже раздались громкие взрывы, и женщины с детьми сразу же начали собираться в дорогу. На моих глазах деревня опустела всего за несколько дней. Мы с мамой и отцом  остались в селе Арачадзор в доме моего дяди. Мы отослали сестер к родственникам, а я, чтобы не беспокоить других, решила остаться с мамой, я же ведь сильная.

Я пробыла в деревне 44 дня. К разрывам снарядов присоединился страшный звук, мне сказали, что это был  «смерч».  Также каждый день мы слышали отвратительный звук «беспилотников». Не было ни света, ни связи, мы не имели никакой информации ни от кого. Я стала помогать маме, мы пекли хлеб и готовили еду на плите. Не помню, это был 5-й или 6-й день, когда брат, наконец, смог связаться с нами. Родители плакали от радостии, не могли говорить. Я взяла телофон и начала говорить. Мой брат был единственным, кто сказал мне, что ты правильно сделала, что не уехала. Победа обязательно будет за нами, вот увидишь, и на этой фразе пропала связь.

Меня все ругали, почему я осталась, не понимая, что у меня проблемы, и оставаться без мамы для меня будет очень сложно. Разговор с братом придал мне большую силу, я  почувствовала огромное воодушевление и с нетерпением ждала великой победы.

Я помогала маме 44 дня. К дяде приходили друзья и каждый вечер мы накрывали для жителей деревни большой стол, развлекали пришедших с боевой смены, мы стирали их мокрую и грязную одежду и сушили ее всю ночь, чтобы они могли надеть и на рассвете снова пойти на службу.

Я помогала маме, чем могла, и для всех было удивительно видеть, как я готовлю или помогаю за столом. Много раз меня убеждали переехать в Армению, но не знаю как, я с большим оптимизмом убеждала их, что скоро все будет хорошо.

Когда 27 сентября отец вывел меня из дома на руках, я взяла с собой небольшую фотографию, это была фотография Иисуса, когда мы уже были в деревне, я поставила фотографию в маленький уголок и каждый день под ней зажигала свечу и умоляла Бога остановить кровопролитие.

Наступило злополучное 9 ноября. Я помню последний час, взрывы были такими сильными  что мы не спали всю ночь. Мы с мамой встретили рассвет,  сидя у печи. Разговаривали всю ночь. Под утро вошел мой дядя в военной форме, измученный, несколько дней от него тоже не было вестей. Он сказал: все кончено, нашу родину просто прадали. Я сначала не поняла, потом, когда собрались все, даже помню, как мужчины плакали, я заплакала.

После моя мать сказала: «С днем ​​рождения, Нани» (так меня называла мама), ведь 10 ноября у меня день рождения.

После 44 дневной войны я попыталась начать жизнь заново, мы вернулись домой в Мартакерт. Единственной радостью было благополучное возвращение моего брата. Радоваться было нечему: жертвы, раненые, покинутая родина. Я очень люблю свой город, свою страну, и я гордилась тем, что снова оказалась в своей комнате, в своей постели, как будто все было хорошо.

Но началась «блокада», которая была для меня более тяжелой и жестокой, чем 44-дневная война. 44 дня я находилась под разрывами снарядов, но в плане еды у нас все было, все помогали. Односелчане меня ласково называли «Каляскен ахджикы», приносили все, даже разные сладости, а во время блокады мы ничего не могли купить даже за деньги. За хлебом и едой стояла многочасовая очередь. Мой отец стоял в очередях за хлебом, а моя мать и сестра — в очередях за едой, и довольно часто они возвращались с пустыми руками. Еды было очень мало, и то, что было, приходилось делить на части, чтобы хватило хотя бы на несколько дней, о сахаре и сладостях давно забыли, научились все есть без хлеба, потому что хлеба у нас практически не было. Когда отец раздобыл 3 кг муки, мы были просто на седьмом небе от счастья, но счастье  это длилось недолго — 2 дня, потому что на 3-й день наступило 19 сентября.

Был полдень, я приглядывала за маленькой дочкой моей сестры Нане. Все были на работе. После обеда мы  с ней легли, Нане заснула, а я просто лежала. Послышался ряд громких взрывов, которые становились все сильнее и сильнее, и я поняла что снова война. В одно мгновение я заново все пережила и вспомнила, но в этот раз у меня не было сил бороться, я была голодна и измотана. И снова плач, и снова взрывы, снова паника, но на этот раз нам некуда было ехать, потому что из-за блокады не было бензина.

Родители отвезли меня к соседям, потому что на первом этаже было немного безопасно, кроме нас там были еще люди. Мы не знали, что делать, дети были в школе, взрослые на работе, я постоянно думала, куда пойти, и вдруг вспомнила — мой брат во время войны находится на холме под названием «Пушкен ял»,так как после окончания срочной службы работал в Службе национальной безопасности.

Взрывы стали более интенсивными, соответственно, усиливалась паника, потому что люди не знали, куда податься. Ко всему этому добавилось жестокое известие о том, что мой брат был ранен в неравном бою с врагом, на холме под названием «Пушкен Ял», враг нанес удар сзади. Когда мы об этом узнали, он был уже в Степанакертской больнице. Мы все плакали, мне было очень плохо, когда я узнала, что враг находится на подступах к городу, и всем следует перебраться в подвал больницы, потому что так безопаснее.

Надежды попасть в подвал у меня не было, потому что ни у кого не было топлива, а больница находилась слишком далеко от нашего дома. И я решила остаться у соседей,  они из-за меня тоже не пошли в подвал.

Было уже темно, когда папа каким-то образом пришел за нами и нас всех отвез в больницу. В подвал я не пошла, потому что ситуация была ужасная — дети лежали на земле, все были голодные, кто-то плакал, кто-то кричал, а скорые с каждом разом привозили все больше раненых. К нам подходили знакомые и незнакомые люди с вопросами о состоянии моего брата, но у нас не было никаких новостей, потому что не было связи.

Мне казалось, что я схожу с ума, мы не спали всю ночь, к звукам тревоги, раскатам взрывав, самолетам присоединялся плач людей, до которых доходили известия о гибели родственников, это была ужасная и бесконечная ночь.

Когда наступил рассвет, все были голодны, дети хотели есть, а мне хотелось домой, я уже не выдерживала и мне хотелось просто лечь. Днем нам сказали, что война остановлена, и что надо быть готовыми ко всему. Были разные сообщения, что турки перекрыли дороги, что они скоро войдут в город, короче говоря, был хаос.

Мы вернулись домой, мой отец нигде не мог найти бензин, мы знали только, что моему брату сделали операцию, и больше ничего. Ночью 23-го числа сказали, что люди могут получить бензин на заправочных станциях, мой отец и муж моей сестры не пришли домой, они всю ночь стояли в очереди за бензином, и мы не спали всю ночь, разговаривали о том о сем, чтобы  внезапно не заснуть.

Днем 24-го числа они вернулись домой с заправленными машинами и сказали: что турки находятся в Дрмбоне и движутся в сторону Мартакерта. Вереница машин уже была готова тронуться. Мы взяли из дома фотографии, кое-какие документы и одежду.

Я  всю дорогу ехала почти лежа на заднем сиденье машины, мы как и все, в очаянии двигались вперед, стараясь не оглядываться, и надеясь, что удастся доехать до Степанакерта, погостить несколько дней и вернуться снова.

Путь, по которому мы добрались из Мартакерта в Степанакерт, был неописуемо изнурительным. Паралельно  с колонной по дороге ехали машины с вооруженными азербайджанцеми, они кричали, ругались на своем языке и показывали знак серых волков, а мы в то время молча молились.

Когда мы приехали в Драмбон, повсюду на нас смотрели вооруженные азербайджанцы, смеялись и ругались, а я проклинала их и всех  тех, кто нас довел до такого состояния.

Когда мы приехали в Степанакерт, было уже очень темно, там мы узнали, что моего брата увезли в Армению на машине Красного креста, мы сразу же уехали, не оглядываясь. Голодные, уставшие, мы хотели добраться до  Еревана и поскорее найти моего брата. Но мы пробыли в дороге целый день, нашу машину тоже проверили на КПП и только после того, как мы проехали через Акари, я поистине осознала, что мы оставили все — дом, родину, лучшие годы жизни, родную землю, короче, все, что было бесценно для меня.

Мы приехали в Раздан, потому что нам больше некуда было ехать. Останавились в однокомнатной квартире у родственника, которая находится на 5 этаже. По прибытию мы узнали, что мой брат находится в медицинском центре Астхик, его прооперировали. Моя мать сейчас там — ухаживает за братом, а я, вместе с отцом и сестрами, осталась в однокомнатной квартире.

Потом нам сказали, что  брата везут в Италию на лечение.

В последний раз я была на прогулке и ощущала холод ветра 25 сентября, до сих пор единственным источником позитива для меня является годовалая дочь моей сестры Нане, которую я очень люблю. Я о ней забочусь, играю с ней, мы вместе учим стишки и песни, я общаюсь с ней весь день, чтобы не сойти с ума и иметь возможность заново научиться жить, несмотря на все барьеры и испытания.

У меня большие проблемы с передвижением, квартира очень маленькая, я не могу зайти на кухню в инвалидной коляске, воспользоваться туалетом, но поскольку я решила, что должна жить дальше, то мне придется снова быть сильной и бороться. Мой девиз по жизни – жить не отступая»,  расказала Нарине в беседе со Step1.am.

Арсен Агаджанян